ООФ: И мы будем старательно делать вид, что Рэнди все еще тут, т.к. моя игра закончилась именно с ним, а менять что-либо не хочу.

==> Холл.


Сильные руки слишком сильно сдавливали тонкое тело, казалось, что они даже чуть приподнимали над землей. Длинная вереница ступенек. Длинная череда новых синяков на руках. И боль длинною в час, душевная боль. Ноги переставали слушаться, от чего брюнет начал спотыкаться на ходу, тут же будучи поддержанным широкоплечим громилой в черном. Меркель слышал, как охранники разговаривают между собой, как унизительно звучали эти слова по отношению к юношам. Джонни перевел взгляд на своего друга. Рэнди молчал, изредка поглядывал на брюнета, за что, последний был ему благодарен. Куда их вели - никто не знал, но нескончаемые ступеньки пугали, запутывали бесконечные повороты, в глазах рябили десятки деревянных дверей. Золотистые номера прибитые к каждой, как же пошло это смотрелось. Складывалось чувство, что пребываешь в мотеле. Снова поворот, очередная головная боль. Охранники стали слишком быстро идти, Джонни попросту не успевал ориентироваться в пространстве, не успевал запоминать интерьер и дорогу назад. Почему они не могут ответить, что происходит на самом деле? Что это за место? Вся эта неопределенность перерастала в страх для Меркеля и в смех для охранника. Неизвестность заканчивается спустя пару минут, когда охранники останавливаются у одной из дверей. Джей-Джей поднимает голову и впивается взглядом в золотистые цифры: 33. Чьим паролем станут эти две цифры? Дверь открывается. Джонни зажмуривает глаза от красного свечения. Через несколько секунд в комнату летит сумку брюнета, а за тем и он сам. Дверь закрывается. Что это за фильм ужаса?! Парень подрывается на месте и подбегает к двери, дергая за ручку. Та не поддавалась. Одного из двух: либо заперто, либо держали. Ладонями по двери, удар за ударом, безнадежно, бессильно.
-Рэнди! Откройте!.. Пожалуйста. Рэнди!
Бессмысленно - парень осознал это спустя десяток таких ударов. С каждым вторым ударом он опускался все ниже и ниже, почти оседая на пол, что в конце и случилось. Джонни тяжело дышал, смотря на свои красные от ударов об твердую поверхность ладони. Жгло. Неприятно, но отрезвляло. Меркель развернулся спиной к двери, бросая взгляд на комнату. Красный цвет. Насыщенный, броский. Цвет-раздражитель, он заставляет теряться, отвлекаться, не дает возможности сфокусироваться на чем-то. Но если отмести в сторону более сдержанные мысли, то Меркель был готов поклясться, что это комната напоминает ему будуар проститутки, только нынешнего времени, а не прошлого. Теперь его привели к проститутке? Или он сам ею стал? Они собирают эту информацию по количеству партнеров? Говорила же добрая бабушка, что секс - это грех, а Джей-Джей не верил ей, а так же в то, что собственные грехи сыграют с ним злую шутку. Брюнет стягивает резинку с волос и поворачивает голову. Карие глаза широко распахнулись, как только увидели человека, сидящего на кожаном кричаще красном диване. Глаза в глаза. Брюнету удалось только сглотнуть перед тем, как быстро вскочить на ноги и попятиться назад, почти усевшись на небольшой столик у стены.
-Это еще что такое? Вы кто такой? - произнес Джонни, стараясь придать своему голосу больше уверенности и серьезности. Ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, а взгляд неизвестного молодого человека не сулил ничего хорошего. Этот холод, эта отчужденность, это... презрение. Разве бывают заведомо отрицательные чувства к человеку, которого совсем не знаешь? Меркель перевел взгляд на одежду незнакомца, сделав вывод, что тот вряд ли здесь работает: слишком фамильярно одет. -Что вам нужно?
И кажется ты, Джей-Джей, задаешь слишком много вопросов. Закрой рот и молчи, если не хочешь получить еще парочку приключений на свою задницу. А теперь вздохни поглубже и не будь тряпкой.
Меркель сделал пару шагов в сторону и, подобрав свою сумку, опустился на небольшой кожаный пуфик, стоящий рядом со столом. Он старался не отводить взгляд от незнакомца, чтобы не упустить какой-либо важный момент. Его не интересовала разгадка данной сложившийся ситуации, ему просто нужна была концепция всеобщего поведения этого заведения. Закинув ногу на ногу, брюнет вызывающе посмотрел на своего негласного оппонента.
-Заключим сделку? Вы не трогаете меня, я не трогаю вас. И если это ошибка, то я попрошу, чтобы меня проводили в другое место, - произнес Джонни, поднимаясь со своего места. Он закинул сумку на плечо и направился к двери. Как только рука сжала дверную ручку и подергала ее, Меркель убедился в том, что выхода из этой комнаты нет, а единственный "ключ" наверняка находился у этого странного чудака, сидящего на диване. Ситуация все больше накалялась.

- Куда-то собралась, тварь?
Как только слова донеслись до ушей брюнета, карие глаза вмиг распахнулись от непонимания. И что это, позволите спросить, было? Что за оскорбления? Или тут так принято? Ладонь еще крепче стиснула дверную ручку, чувствовалось как длинные ногти касались собственной кожи, и если бы парень обладал сверхъестественными способностями, то ручка уже давно бы превратилась в пыль. От осознания пришедшей усугубившейся ситуации, Меркель преисполнялся злобы на неизвестного мужчину. Как смеет этот безымянный выродок оскорблять его, Джонни? Как только смелости и воспитания хватило? Как можно унижать человека, которого совсем не знаешь, и более того, называть его тварью? Но не успел Меркель что-либо сказать в ответ этому хаму, как тут же почувствовал неожиданную боль: нахал неожиданно оказался позади брюнета, мгновенно заломил руку и прижал к двери, не просто вжал, а втиснул, словно хотел, чтобы парень только от этого разлетелся на кусочки, прекращая свое существование. И вновь в карих омутах непонимание. Веки часто подрагивали, ресницы трепетали, оставляя на бледной коже мимолетную тень. Щекой к жесткому дереву двери, телом к холодной твердой поверхности, и как на зарядке в начальной школе - ноги на ширине плеч. Злобный свистящий шепот, едкие слова прямо на ухо. Неприятная склизкая дрожь по всему телу.
- Мне ср*ать, кто ты, как тебя зовут и зачем ты здесь. С этого момента я твой хозяин.
Джонни лишь судорожно вздохнул после того, как мужчина внезапно замолчал. Саднящая боль в запястье, ни капли не отрезвляющая, а наоборот отправляющая в такие страшные воспоминания минувшего прошлого. В те несбыточные минуты надежд о спасении, о поддержки, о мольбе, чтобы все происходящее закончилось или чтобы его и вовсе не было, о мольбе о внезапной амнезии и атрофированного собственного тела. Данная ситуация казалась идентичной той самой, которая была несколько лет назад, той роковой переломной дате, наделившей сознания мальчишки страхами и отчуждением.
Был его День Рождения. Исполнялось 16 лет. Первые дни теплого лета только начались, а Джей-Джей проводил время в клубе. Разговаривал с приятелями, друзьями, смеялся, пил, курил. Некоторые знакомые уже успели поздравить его с Днем Рождения. Ничто не предвещало плохого. Если бы не миловидный парень 23-ех лет с темными короткими волосами и пронзительными зеленными глазами. По своей наивности Джонни думал, что этот парень просто решил познакомиться и пропустить по стаканчику пива или чего покрепче. Но когда в скором времени, Меркель уже взывал о помощи из туалетной кабинки, куда его затолкали за минуту, надежды на спасение куда-то испарились. Он звал кого угодно. Но ответа даже не последовало, казалось, все сговорились и не заходили внутрь этого маленького темного, освещенного лишь неоновыми лампафи помещение. Мальчик умолял незнакомца отпустить его, просил остановиться со слезами на глазах. Его крик перекрывала музыка. И тяжелая рука, опустившаяся в последствии на рот мальчика, заставила замолчать. Джонни отбивался как мог, кусался, царапался, бил руками-ногами, но что мог сделать 16-летний мальчик против взрослого парня, который по телосложению даже был крепче и сильнее в несколько раз? Ничего. Брюнет до сих пор помнил ту адскую боль, которая пронзала его тело раз за разом на протяжении получаса; помнит ту обшарпанную деревянную стенку кабинки, которую он царапал ногтями, пытаясь переключиться с одной боли на другую; помнит эхо его криков, отбивающееся от стен, потолка, пола, зеркал; помнит ощущение стекающей теплой крови по бедрам, пальцы противно скользящие по телу, вовсе не ласкающие; помнит холодное жесткое дерево, царапающее кожу лица, тела, пока сам был прижат к нему; и саднящая боль в заломанной руке, в покрасневшем запястье руки, сначала одной, а после другой уже. Помнит все до последней детали. И Джонни уверен, что еще никогда он не испытывал такой боли.
Брюнет старался никогда не показывать своих слабостей. Никогда не плакал от горечи и унижения, от оскорблений других, от обидных слов, пинков, ударов, издевательств, которые сыпались на черноволосую макушку еще со школы за столь неординарный внешний вид, а поначалу за собственное тонкое тело и женоподобные черты лица. В своей жизни он плакал несколько раз, которые можно было по пальцем пересчитать: смерть отца, продажа матерью всех вещей, купленных отцом, а так же любимого рояля, и последнее, изнасилование в день рождения. После того дня Меркель не позволял себе этой слабости. Он мог пропустить мимо ушей все что угодно, вытерпеть многое, но слезы вызвать не способно было ничто. И даже сейчас, будучи униженным и подверженным насильственным деяниям со стороны незнакомого мужчины, Джонни не собирался ронять слезы, не собирался просить отпустить его. пощадить, взывать о помощи и милости - и в мыслях такого не было. И вынырнув из пучины горьких воспоминания, брюнет отчужденно позволил себя облапать в поиске вещей, которые могли бы оказаться в одежде, отнять сумку. Не сказал ни слова, просто отвечал молчанием. Как только мужчина отошел на несколько шагов в сторону, Меркель повернулся к нему лицом, прижавшись спиной к двери. Рукой растирал измученное запястье, покрывшееся красными пятнами, следами от пальцев этого ненормального, неуравновешенного человека. Глаза метали молнии, крылья носа трепетали от переполнявшей внутри неприязни, грудь часто вздымалась от частого дыхания, а губы сложились в тонкую линию по велению тела обладателя, который пребывал пока лишь в начальной стадии ненависти и гнева.
- У тебя больше нет личных вещей.
И плотина прорвалась.
-А за сменным нижнем бельем мне к тебе обращаться? - Меркель ежесекундно перешел на неформальное обращение, считая, что к такому низко павшему по всем моральным устоям человеку унизительно обращаться в вежливой форме. -Хозяин, говоришь? Кажется, я не подписывался на твою хозяйку. Хозяин, кажется тебя ждет психушка, это место как раз для таких, как ты, психопатов!
Голос сорвался на крик. Брюнет с отвращением смотрел на мужчину, стоявшего чуть поодаль. Руки нервно затряслись, хотелось немедленно что-то сделать и явно не из добрых побуждений. Хотелось убить этого ублюдка, который посмел причинить боль, который ставит себя выше других. И как таких земля носит, спрашивается? Ох, по ходу дела, матушка природа оторвалась на этом недоноске. Джонни быстро начал сканировать комнату взглядом в поисках любого предмета, которым можно было не убить, но покалечить этого человека. Но все было против него: совершенно было ясно, что комната была оборудована и оснащена только необходимыми для пребывания в этой комнате предметами, но ни как не огнестрельными, не колюще-режущими. И почему на стене не висит топор или ружье за стеклом с надписью "Разбить при случае самозащиты"? Дискриминация! Но уже через секунду Джонни сделал вывод, что тяжелее лампы и вазы с цветами здесь ничего не найдется. Хоть в пору бежать в ванну и использовать шнур от фена как удавку.
-И засунь свои клешни себе в задницу, ублюдок, - с этими словами в незнакомца полетела настольная лампа, стоящая на небольшом столике в углу рядом с дверью. -Иди играй с другими, я тебе не очередная потаскушка, с которой можно делать все что угодно. Чтоб ты сдох, с*ка!
За лампой полетела ваза, выполненная в китайском стиле, разумеется подделка. Меркель уже не смотрел на мужчину, только искал глазами то, что можно было кинуть в человека, чем можно было задеть его, повредить, ударить... убить. За лампой полетели пустые прозрачные бокалы, поставленный на столик рядом с графином с водой. Вода вскоре оказалась на полу, а стеклянные графин полетел в противника. Хотелось разгромить все, что находилось в этом комнате, хотелось уничтожить все и сжечь, сжечь, сжечь, сжечь. И преисполненный энергией гнева и ярости, Меркель и собирался это сделать. Может от этих двух смешавшихся негативных чувств, а возможно, чтобы в конце концов остаться защищенным: ведь если победа будет за ним, то появится возможность сбежать из этого места, отправиться на встречу своей судьбе, к своим любимым родственникам, к надежде о возможности начать жизнь заново.

Жизнь складывалась по кусочкам, как старая мозаика еще древнейших времен, но кто брал в руке эти самые частички, аккурат складывая рисунок нежными пальцами? Судьба ли? Бог ли? Неизвестно. Тогда почему в этой самой картине так превосходят холодные оттенки палитры? Игра ли? Суровая действительность? Парень с темными волосами оказался просто не в том месте и не в тот час, а может вообще родился не в своем время. Возможно ли, что на месте Джонни сейчас должен был оказаться совсем другой человек? Кто знает, как бы повернулась его жизнь если бы не смерть родного отца. Меркель интуитивно бросал взгляды на все возвышающиеся поверхности в комнате в поисках чего-то более тяжелого, подходящего для самозащиты? глупый человеческий фактор - отвлекаться в самый неподходящий момент, т.е. открывать спину противнику и ждать, пока тот всадит тебе нож в живую плоть. Это была ошибка брюнета. Как только он ослабил бдительность, ненавистный за короткое время мужчина оказался рядом и вновь, вновь он вжимал тонкое тело юноши, но уже в стену. Ладонь крепко сжимала шею. Меркель чувствовал эти сильные пальцы, сжигающие своими агрессивными прикосновениями нежные участки кожи. И эти глаза... полыхающие огнем ненависти, убивающие одним лишь прямым взглядом. И неожиданный удар под дых, заставившийся Меркеля согнуться по полам, хватая ртом воздух. Было ощущение, что кто-то перекрыл доступ к кислороду, кто-то насмехался там, сверху, кто "всадил" эту дикую боль во всем теле и в легких, как наркотик через иглу шприца. Брюнет приоткрыл рот, словно надеясь, что воздух сможет попасть в легкие самостоятельно, но все безуспешно. Удар за ударом: мертвая хватка за черные волосы, и направление в унижающей позе в неизвестную комнату. Хруст фарфора и стекла под ногами, противное дребезжание в подошве ботинок. Удар по дереву двери, ярко освещенная комната и шум воды. Джонни не успел опомниться, как оказался в кабинке душа под струями ледяной воды, бьющей по телу, по лицу. Брюнет закашлялся, не решаясь вновь вздохнуть носом, чтобы вода не попала внутрь, но рот безудержно открывался, через секунду выплевывая студеную жидкость. И было ощущение проникновения льда под кожу, заставляя тело забиться в дрожи, а губы синеть. Любое сопротивление под "душем" отзывалось ответной бьющей струей, от чего становилось только хуже и хуже. И снова боль у корней волос, а после брюнета выталкивает мужчина из душевой кабинке, как побитого щенка, за влажную ткань одежды. Еще один нанесенный болезненный удар, вытрясающий весь воздух из тела. Вновь унизительная поза на полу, рукой оттягивают волосы назад, запрокидывая голову. Джонни часто заморгал, пытаясь оправиться от своеобразной пытки. И потекшие тени и тушь, оставляющие мутные темные следы на бледной коже, судорожное дыхание, подрагивающие посиневшие губы и почерневший взгляд карих глаз в глаза ненавистника. Меркель чувствовал как по нему стекает вода, образовываясь в лужу на полу под ним, чувствовал неприятный жар рук, тела, мужчины, который находился рядом и просто наслаждался этими мучениями юноши, его моральными унижениями. Но нет, Джонни не так просто сломать - легче убить, прибить как надоевшую муху. Хотя Джей-Джей уже думал о том, что в конечном итоге так и будет, если самостоятельно не успокоится и не перестанет нарываться на еще большие неприятности. И холодный, как лед, голос, твердящий свой устав, утверждающий свои правила лишь только интонацией. Слова, слова как острие ножа, резали по самому больному, били, преисполняясь желанием исполосовать все тело, всю душу.
-П-подожди, - хрипло остановил бурный поток угроз, еле шевеля губами. И в это же время он набирался сил, выигрывая немного времени. -Остановись. Я с-сделаю все, только оставь меня в покое. Я сделаю в-все, но только после того, как... ты сдохнешь. Я даю слово, что отомщу тебе, мразь.
Совсем тихо прошептал брюнет, внезапно поднимая заледеневшую руку, хватаясь ею за шею мужчина. Со всей силы, что осталась в теле парня, он отталкивает от себя этого убийцу и, впиваясь ногтями в кожу, тем самым укрепляя позицию хватки руки, ударяя его головой точно об раковину, находящуюся как раз рядом с мужчиной на уровне его лица. Как только мужская рука по инерции отпустила волосы брюнета, Меркель тут же вскочил на ноги и выскочил из ванной комнаты, захлопывая дверь, держа ручку. Глаза молниеносно бегали по интерьеру комнаты, пытаясь найти что-нибудь в помощь. У Джонни было несколько секунд в запасе, исходя из знаний о человеческом организме и его шоковом состоянии, полученном при ударе головой, а значит, центром всех импульсов к побуждению действий. Карие глаза остановились на высоком вырезном стуле с яркой красной обивкой на сиденье и спинке. Схватив предмет мебели, Джей-Джей успел подпереть спинкой длинную дверную ручку, чтобы та ни в коем случае так просто не позволила опуститься вниз, тем самым ослабляя замок и открывая дверь. Меркель успел отползти от двери и подняться на ноги, чтобы бегом оказаться в центре комнаты, снова взывая о подмоге. Парень подобрал с пола несколько осколков стекла, оставшихся после разбитых стаканов, и только потом увидел поблескивающий в свете настольных ламп складной нож, спокойно лежащий на полу рядом с ножкой журнального столика у кожаного дивана. Джонни мгновенно подобрал его и разложил, вознамериваясь пустить в ход при случае смертельной опасности, исходящей от мужчины. Брюнет отошел в другой угол комнаты так, чтобы преградой была большая с пологом кровать . Холодная вода продолжала стекать с волос и одежды на ворсистый ковер, оставляя темные пятна. Ресницы учащенно трепетали, дыхание было рваным из-за волнения и напряжения, из-за страха, а все еще синие губы подрагивали в тусклом свете то ли от холода и всего замерзшего тела, то ли от неуверенности в собственном спасении и победе.
Я убью тебя, я уничтожу тебя... сотру в порошок, сотру с лица земли. Ты недостоин даже прикасаться ко мне, жалкий убогий выродок с ненормальной психикой. Таких как ты нужно с детства топить в пруду, как котят, чтобы на свете не было. Как таких земля только носит. Я отмщу, вот увидишь отомщу тебе за все.

И как бы время не замедляло свой ход, оно никогда не будет стоять на месте. И каким бы Джонни не был оптимистичным человеком, из данной ситуации он не видел выхода. Карие глаза устали следить за дверью, ведущей в ванную комнату, которая сейчас служила местом заточения особо опасного преступника, и они с жадностью переместились на дверь, над которой только не хватало таблички с надписью "Выход". Она заперта, нет смысла проверять. И заперта на ключ, а значит, нужно поставить значок следовательно, как в задачах по геометрии или материалах по экономике, ключ надо искать в комнате. Просканировав все плоскости, находящиеся в этом ядовито-красном "будуаре", парень сделал вывод, что ключ может находиться только у противника, который, кстати, заточен в ванной комнате. И подозрительная тишина. Она давила на сознание и мешала объективно мыслить, не поддаваясь страхам и сомнениям. Меркель решил, что наилучшим выходом сейчас будет позвонить в полицию или справочную службу, чтобы узнать телефон приемной консульства, или позвонить бабушке с дедушкой в Германию, сказать им, что произошло. Но совесть не позволяла: он не мог пренебречь здоровьем своих престарелых родственников, которые могут слишком сильно переволноваться за своего внука. Брюнет поспешно начал щупать карманы своих джинс и куртки, проверяя наличие мобильного телефона, который вскоре оказался в ладони. Несколько нажатий кнопок, но телефон не не подавал знаки активности. Из маленького аппарата медленно небольшими капельками вытекала вода.
-Твою мать! Чтоб ты сдох, ублюдок, - вскрикнул Меркель, швыряя бездарную технику нового века на пол и топнув ногой от внутренней злобы на неприятного мужчину, находящегося за соседней стеной. Достав из кармана мокрой куртки влажную пачку сигарет с зажигалкой, брюнет проверил состояние сигарет. Вытащив одну уцелевшую, щелкнул зажигалкой, глубоко затягиваясь и выпуская дым через нос. Вот он, приятный никотин, который успокаивает нервы (или это очередной миф и самовнушение?), который дает возможность отвлечься от внешних факторов и спокойно подумать о проблемах насущных. Джонни не знал, сколько уже времени прошло с тех пор, как он ударил головой об раковину этого мясника, но никакого шума не доносилось более. Начали терзать смутные сомнения: а не прикончил ли он его? В таком случае следовало бы делать ноги, пока не повесили на шею труп и не упекли за решетку. Или же мужчина лежит просто без сознания? Истекает ли кровью? Нужно ли помочь? Меркель нервно начал покусывать зубами кончик фильтра сигареты, непроизвольно стряхивая пепел на пол, прямо на ворсистый влажный ковер. Пес с ним, это не его собственность. Изначально план действий был таков: выиграть время, обезвредить ненадолго противника, подпереть дверь чем-нибудь и найти предметы для самозащиты. А теперь план рушится на глазах, оставляя после себя ошметки страха и тени сомнений. И что теперь делать? Прыгать через окно и ломать кости? Ждать пока кто-нибудь "добрый" наведается и выпустит его? Помирать тут с голода и чахнуть, пока за стеной разлагается труп? Джонни затушил сигарету о стекло журнального столика, стоящего рядом с диваном и снял с себя мокрую куртку, т.к. та стала тяжелой из-за влажности ткани. Джонни специально медлил, отодвигая тот момент, когда все же придется пойти и проверить наличие трупа на кафеле ванной. Кинув куртку на диван, брюнет прошелся по комнате, меря ее шагами. Взгляд невольно падал на дальнюю дверь и стул, который не двинулся ни на миллиметр. Ни звука.
Если посудить логически, то не так сильно я его и ударил, умереть не должен. Но с другой стороны, я мог не рассчитать силы... И что тогда? А если он умер? Если он без сознания и лежит там на полу в крови? Нужно же тогда что-то делать. Без сознания - не умер, очнется. И вообще, почему я его жалею? Он хотел меня избить и, наверное, убить! А я тут расчувствовался и думаю как помочь. Вот еще. У меня есть прекрасная возможность попробовать найти в его одежде ключ, а значит, я свободно смогу незаметно выбраться отсюда и попробовать найти Рэнди. Вместе мы сможем придумать, как выбраться из этого места. И уедем. В конце концов, в Америку я не собираюсь, а для Германии я совершеннолетний, значит, смогу получить деньги, оставленные мне отцом. Уедем, вместе с Рэнди. Уедем туда, где нас никто не найдет и мы даже не вспомним больше об этом гадюшнике.
Джонни глубоко вздохнул и, поправив на себе мокрую одежду - переодеваться было некогда - он вновь взял в руку складной нож, удачно потерянный ненавистным мужчиной. Брюнет замер в нескольких шагах от двери. Ничего, тихо. Тогда сделав финальный рывок и оказавшись у двери, Меркель приник ухом к прохладному дереву, вслушиваясь хоть во что-нибудь. И снова ничего. Да что ж такое-то?! Неужели нельзя хоть как-нибудь подергаться в предсмертных судорогах, чтобы парень сослался на эту отговорку и еще подождал немного? Глупо. Он сделал глубокий вздох и начал неспешно, а главное, тихо отодвигать стул. Отставив предмет интерьера в сторону, парнишка тонкими пальцами взялся за дверную ручку и начал тянуть ее вниз, моля Бога, чтобы ты не заскрипела или еще какой-нибудь звук не издала. Резко распахнув дверь, Меркель опустил голову и увидел мужчину, сидящего на полу. Но не просто в удобной позиции, а как будто он так и съехал после удара, естественно что ли выглядело. Брюнет сглотнул и присел на корточки, протягивая руки к клетчатой рубашке. Есть ли там карманы? Если нет то что, придется в джинсы лезть?! Меркелю все это казалось по меньшей мере сном, а по большей - фильмом ужасов, где сейчас должно что-то случится. И как по сюжету качественного фильма следует замысловатая мелодия и эффекты неожиданности. Впервые Джонни испытал это на себя в реальной жизни: он инстинктивно почувствовал, что стоит отвлечься от поисков ключа и, как только поднял глаза, тут же впился ими в темно-карие, смотрящие холодно и убийственно прямо на него. А труп-то не был трупом, оказывается. Все тело словно парализовало. Это был то ли испуг, то ли шок, то ли страх пошевелиться и быть убитым. Оцепенение спало, и до мозга наконец-то добрались нужные импульсы, докладывающие о состояние организма и нужных действиях. Следующее что случилось: Джонни неожиданно вскрикнул, выйдя из прострации и испугавшись того, что увидел перед своим лицом. Он по инерции отклонился назад и упал на пол, опираясь об пол ладонями позади себя.
Мама, папа, бабушка, дедушка, я любил вас...

И не пришлось долго ждать. Реакция со стороны невольного оппонента последовала незамедлительно, вот только сам брюнет пребывал в некотором шоке, оцепенение, которое сковывало тело, мешало действовать. За несколько секунд успел потерять ценное оружие - складной нож, которое сейчас как раз понадобилось бы для самозащиты, но... видимо на то воля судьбы и фортуна тут совсем не причем. Карие глаза внимательно следили за мужчиной, широко распахнулись от того, как быстро он успел вновь заломить руки паренька, держать тонкие запястья только одной ладонью. Да сколько же силы в этом звере? Они когда-нибудь иссякнут? Окаменелый язык не шевелился, дабы вымолвить хоть слово против. Меркель по инерции быстро поднялся на ноги и последовал за своим мучителем, будучи в следующее мгновение брошенным на широкую кровать, лицом утыкаясь в красное покрывало, пахнущее каким-то цветочным ароматом. Джонни чувствовал мужское колено, давящее на руки, чувствовал, как кончики пальцев начинают покалывать от не поступающей к ним крови. Шуршание ткани одежды, неприятный лязг металлической пряжки ремня разорвал тишину, сгустившуюся в комнате. Парень поднял голову, смотря испуганными глазами куда-то в стену. Какие только мысли не проскочили в голове за несколько секунд, пока полоска ремня не коснулась белой кожи, скрепляя запястья в крепком тугом кольце. Ему не хватало сейчас только вздохнуть от облегчения, однако этого не случилось. Меркель ждал. Он ждал того, что будет далее. И слова мужчины о том, что он не собирается брать парня силой, не приносили ни спокойствия, ни утешения, ни радости. Это не правда. Джонни понимал, что это случится, и не важно сейчас или потом, просто случится, произойдет. Телом чувствовал, как матрац прогнулся под тяжестью где-то с боку, поодаль. И молчание. Оно угнетало. Брюнет опустил голову, прячась в покрывале. По щекам скатились несколько соленых капелек безысходности, разочарования в жизни, собственной ничтожности и осознания того, что теперь слова "продажная тварь", "потаскушка", "шл*ха" будут не просто ругательствами, а чистой правдой, теперь будут не доводы и предположения, а факты. Меркель тяжело вздохнул, пытаясь заставить свое тело слушаться, пытаясь держать себя в руках, не идти на поводу у чувств. Нельзя плакать. Но слез итак больше не было, видимо их просто не осталось уже давно.
Боже, за что мне это все? Почему я? Почему я не могу сейчас сидеть дома в кругу семьи у теплого камина или за кухонным столом, обсуждая свои успехи с отцом и благодарить маму за вкусный ужин? Мне ведь ничего не нужно: ни власти, ни богатства, ни знаменитой фамилии, ни социального высокого статуса. Я просто хочу семью. Я хотел бы... За что мне эти страдания? Что я сделал такого ужасного, что на меня набросили эти цепи боли, унижений, одиночества и лишений?
Джонни, сгруппировавшись, начал ерзать на постели, чтобы как-то сменить положение. Немного усилий и Меркель уже лежит на спине, смотря пустым взглядом в потолок, а связанные руки болезненно давили на поясницу, причиняя неудобство, но не отрезвляя. Спустя еще несколько секунд Джей-Джей все-таки принял сидячее положение и отполз к стенке кровати, теперь сверля взглядом спину мужчины. Он не вызывал никаких положительных эмоций, а уж что говорить о доверии и симпатии. Нет, он явно не был симпатичен брюнету. Только отвращение, только гнев и ярость. Он был жалок, жалкая пешка в чьих-то руках, которая выполняла сейчас грязную работу. Возможно, если бы они встретились в другое время и в другом месте все было бы по-другому, но не здесь и не в этой жизни. Меркель будет презирать и ненавидеть этого человека всю оставшуюся жизнь. И пусть господь Бог не примет его под свое крылышко, но оставшись в этом месте по принуждению, парень решил, что наложить на себя руки будет наилучшим выходом и скорой возможностью увидеться с любимым отцом. При упоминание о родителе, сердце брюнета сжалось, отзываясь диким желанием сорваться и броситься к сумке, где была яркая глянцевая фотография: Карл Меркель приобнимал за плечи мальчишку лет 13-ти с черными взъерошенными волосами и смотрел прямо в камеру, не подозревая насколько его с сыном улыбки схожи, насколько схожи мимика и глаза. Останавливало только одно - не способность к действию со связанными руками, а еще посторонний человек, который мог уложить его сейчас одним прикладом, про лишение жизни можно промолчать. Джонни молился Богу, чтобы мужчина не забрал эту сумку и не выбросил все вещи, находящиеся внутри. Надеялся, но не мог попросить незнакомца об этом вслух. Ведь если Меркель выкажет свою слабость, то откроются и слабые стороны, а значит и ниточки, за которые можно дергать. Парень покачал головой, прикрывая на мгновение глаза. Не надо, папа. Уже не повернуть назад, и я не хочу, чтобы ты это видел.
Джонни вновь посмотрел на своего надзирателя и вздрогнул от осознания того, что все неизбежно, а именно присутствие этого человека и принудительное "общение". И сколько так продлиться? Брюнет все еще сидел у спинки кровати, только теперь оттолкнувшись от нее, подтянул к груди ноги, сгибая те в коленях, и положил на одно их них голову, упираясь подбородком. Жжение в запястьях не прекращалось, но чувство дискомфорта из-за неудобного положения рук постепенно притуплялось, освобождая место для новых мыслей, для новых размышлений. Было тихо. Джонни готов был поклясться, что отчетливо слышит биение сердце мужчины, слышит посторонние звуки из коридора, а может откуда-то ниже. Или это вновь разыгравшееся воображение? Мокрая одежда липла к телу, оставляя после этого противное ощущение, благо было тепло в комнате. Затишье перед бурей. Меркель ждал, когда мужчина снова начнет говорить. Он уже приготовился морщиться от рези и презрения, "бурлящих" в словах неприятеля. Угнетение. Брюнету внезапно захотелось закричать: "Не молчи! Не молчи!", но он понимал, что сделает только хуже, вызвав очередную порцию гнева. Зачем? Зачем усугублять ситуацию, когда есть прекрасная возможность помолчать и насладиться минутами спокойствия и неприкосновенности?

Посмотреть? Карцеры? Сменная одежда?
Три разных вопроса, никак не связанных между собой. Три разных вопроса, на которые попросту невозможно ответить полноценно, так, чтобы понятно было ему, Меркелю. Парень непонимающими ничего глазами смотрел на своего надзирателя, следя за каждым его движением, не упуская из вида ничего, что могло бы после пригодиться. Послушно отодвинулся к спинке кровати, прижимаясь к вырезному дереву. Кусает нервно губы, опуская глаза на руки мужчины, пальцы касались пряжки ремня, затем пуговиц темных джинс. Джонни все еще не понимал, для чего это было нужно: ведь если нужно было обследование, то людей обычно отправляют к специализированным врачам или на крайний случай, сдаются анализы дома, а уж после они отправляются на проверку. А это что за попытки врачевания? Джей-Джей вновь поднял взгляд, встречаясь глазами с мужчиной. Почти идентичные друг другу цвета сжигали все на своем пути, находясь на этой тонкой ниточке зрительного контакта. И лицо неприятеля так близко, что брюнет готов был поклясться, что почувствовал запах тела, исходящий от мужчины, настоящий запах, родной, а не парфюмерии. Жесткие пальцы на ткани джинс. Меркель непроизвольно вздрогнул, отводя взгляд и чуть отворачиваясь в сторону. Плохое предчувствие. И шаткое состояние на грани нервного срыва. Джонни чуть приподнялся на месте, осторожно ведь ступней по постели, сгибает ногу, через мгновение упираясь коленом в грудь мужчине. Ни слова вслух. Только отрицательное помотал головой в разные стороны, установив повторно зрительный контакт. Всегда лучше смотреть страху в глаза. Секундная пауза, толкает мужчину ногой в грудь, отталкивает от себя. Не здесь, не сейчас, не в этой жизни - ничто и никто не посмеет смотреть на него как на товар, проверять на брак и качество. Лицо брюнета мгновенно скривилось от отвращения, глаза сузились. И как такое возможно? Почему за один день жизнь так резко изменилась? Обхватывает резко ногой за талию, потянувшийся по инерции вперед вслед за неприятелем. Если этот ублюдок считает, что беспомощен со связанными руками, то он крупно ошибается. Я ему покажу, что я из себя представляю. Он увидит, что я не слабая сучка, которых по углам полно. Затишье. Время вновь замедлило ход, как в каком-то голливудском фильме, главные роли в котором сейчас играют Меркель и его партнер по ситуации. Глаза в глаза, только теперь брюнет оказался сверху, сидя на мужчине верхом со все так же связанными за спиной руками. Он и без них может справиться. Бедрами крепко сжимает тело под собой, ликвидируя любую возможность падения. Медленно так наклоняется; губы растягиваются в ехидной усмешке; наклоняет голову чуть на бок; волосы падают на шею мужчины, падая черно-белой завесой с одной стороны.
-Я просто прошу тебя как человека: не трогай меня. Не надо. Я не грязная потаскушка с венерическими заболеваниями и всякой заразой на коже, - тихо произнес Меркель, продолжая смотреть в карие глаза. -Я проверяюсь каждые полгода. Все результаты анализов отрицательны. Просто прошу тебя меня не трогать и не "осматривать".
И вряд ли ты что-нибудь да понял, усвоил. Ты безнадежен, кретин. Ты жалок. Тебе неведомы чувства других, тебе неведомо сожаление и понимание, ты просто робот, машина, которая питается от электричества и носит маску человека, чтобы не выделяться среди людей. Ты убийца. Никому ненужный выродок, который сдохнет где-то в городе и которого не будут искать родственники и друзья, потому как таковых просто нет. Слишком крутой поворот в сознание, размышления тают, уступая место лишь воспоминаниям. Все было как вчера...

... Джонни сидел за черным блестящим роялем, касаясь тонкими пальцами длинных клавиш, издавая из музыкального произведения искусства неповторимые звуки музыки. Нота за нотой. Три педали поочередно или вразнобой участвуют в игре. Ресницы вздрагивают, тяжелые веки опускаются вниз, тем самым полностью отдавая хозяина во власть чарующих звуков. Мальчик лет 12-13 играл одну из своих любимых композиций знаменитого певца, золотого голоса Франции. Текст композиции непроизвольно мелькал в голове, почти вынуждая мальчишку открыть рот и запеть, но тот сдержался. Всего лишь желание сыграть и подарить минуты наслаждения искусством своим родителям. Статный мужчина с черными волосами, чуть тронутыми проседью, сидел на белом диване с задумчивым видом, неотрывно глядя на сына, подперев голову рукой, другая же с нежностью держала тонкую ладошку любимой жены. Женщина с каштановыми завивающимися локонами сидела рядом с мужем, улыбалась, слушая игру своего любимого и единственного сына, который с каждым днем делал успехи. Оба родители были уверены, что их чадо станет либо известным деятелем посредством иностранных языков, либо композитором, участником оркестра или сольных проектов. Слишком чутким слухом обладал мальчик и хорошими задатками полиглота. В гостиной были тишина и покой - самая нужная обстановка для игры на рояле. В семье царили понимание и любовь...

И кто же знал, что все так резко повернется. Сама судьба распорядилась всем. Через несколько недель после того дня отец брюнета умирает, и для мальчика начинается суровая реальность, та самая действительность и жизнь, которые были за стенами уютного дома. И что теперь? Теперь он оказался в непонятном городе, где невыносимо жарко, не таинственном Доме с определенной клиентурой и с непонятным странным мужиком с замашками извращенца-психопата в комнате, да еще и с завязанными руками. Как прикажете выбираться?
-Ты жалок, - внезапно произнес Меркель, грустно улыбаясь. -Ты можешь сломать меня морально, можешь убить меня сейчас, сделать больно, унизить, оскорбить, но это только подтвердит мои слова. Ты просто жалок.



Рано или поздно мы все понимаем, что жизнь совсем не похожа на сборник афоризмов о ней. Нам остается два выбора: идти вперед или застрять на месте. Порой забываешь о том, что живешь в суровой реальности, а не где-то в сказке, из которой выталкивает очередное поражение или болезненный толчок в спину. Оглядываешься и понимаешь – вот она жизнь, в ней нет места белоснежным облакам в глубоком голубом небе, нет места розовым единорогам и сказочным волшебникам, которые покажут бесплатно кино. Нет. Нет этого в мире, не стоит надеяться и ждать. Не будет чуда. Нужно отдавать себе отчет в том, что рано или поздно за все приходится платить, даже за собственное счастье, и может ценою своей жизни, мучениями, тоской, болью. Меркель не мог сделать выбор, потому как такого у него не было. А если бы спросили: «Хочешь?», он, не задумываясь, ответил бы: «Нет». Нормальный человек никогда по своей воле не выбрал бы страдания, только если в затылок упирается дуло пистолета, образно говоря. А Джонни чувствовал пистолета, его просто обезвредили и увезли. И сейчас у него так же нет выбора, кроме как принять правила игры и «наслаждаться» обществом человека с неуравновешенной психикой. Он видел этот взгляд, в котором почти не читались душевные эмоции, видел эти полные губы, чуть подрагивающие, не решающиеся в том или ином действии без ведома хозяина, и чувствовал, чувствовал кожей всю эту отрицательную энергетику, исходящую от тела молодого мужчина, волей случая оказавшегося под ним, Джонни. Видел и ощущал все, но ничего не предпринимал. Не мог. Не так-то просто совершать какие-либо действие, когда сзади связаны руки, тело местами болит от недавних коротких потасовок, в голове звон колоколов, по комнате разбросаны и разбиты разные предметы интерьера, в том числе сырые джинсы и куртка брюнета, который сам бегает в брендовой футболке, нижнем белье и с кучей побрякушек на шее, запястьях. Меркель не представлял себе свой внешний вид, но отчего-то был уверен, что сейчас он как никогда был похож на ту самую потаскушку, коей его хотел представить этот самый извращенец и «вывести в люди». И чрезмерный поток мыслей о своем образе сыграл злую шутку с бедным брюнетом, который слишком отвлекся и уже не следил за своим противником. Внезапно боль, как молния, прошибла все тело, заставляя громко вскрикнуть то ли от неожиданности, то ли действительно от адской боли. Меркель затуманенным взглядом смотрел на осколок в руке противника, как тот острым углом входил в податливую оголенную плоть ноги. Глаза подернулись дымкой мучительного жжения, мышцы непроизвольно напрягались и расслаблялись, не зная как будет лучше, как можно скорее избавиться от инородного предмета, отчего кровь нервными толчками поступала из порванной ткани наружу небольшими рубиновыми капельками, капая вниз по ноге на джинсы мужчины и на ворсистый ковер комнаты. Джонни неуверенно дернулся, тем самым только усугубив положение – осколок в крепкой руке чуть дернулся, входя глубже, чем вырвал еще один болезненный стон из груди брюнета. Он тяжело дышал, кусал губы, чтобы не завыть от острой боли, стучащей в теле и голове энергичными беспощадными молоточками. Джей-Джей не уловил тот момент, когда противник, воспользовавшись ситуацией, скинул его с себя, но словил то мгновение, когда ударился головой об пол, прижимая связанные ремнем руки собственным телом, отчего чувство дискомфорта только усиливалось. И ноющая боль в ноге, заставляющая, в конце концов, карие глаза покрыться мутной пеленой соленых слез. Меркель запрокинул голову вверх, сгибая травмированную ногу в колене и расслабляя ее, пытаясь как-то притупить боль, но в большей степени он хотел, чтобы слезы перестали идти, и не дай Бог, их увидит этот извращенец – иначе это можно посчитать за поражение. Война без слез не война. И еще не все потеряно. Джонни начал часто моргать в такт своему хриплому дыханию, пытаясь успокоить волнение собственного тела, что пока плохо выходило. Ощущение того, что осколок пропал из порванной плоти, пришло не сразу, только тогда, когда Меркель ощутил невесомость и легкость – мужчина внезапно поднял его на руке и куда-то направлялся, отчего парню стало страшно. Он испугался неожиданной аккуратности противника, неспешности, спокойствия. Это не к добру. Напрягся телом, ожидая всего худшего, но под собой ощутил только холодный бортик ванной, услышал шум льющейся воды. Джонни стряхнул с себя оцепенение и посмотрел на ровный поток воды, бившись в незнании насколько та холодна или горяча. Как только вода коснулась поврежденной голени, брюнет вскрикнул и дернулся назад, преследуемый инстинктом самосохранения. Бежать, бежать, бежать от лишней боли. Но позади чувствовался мужчина, который перекрывал путь к отступлению, к тому же поддерживал Меркеля, чтобы тот со своими связанными руками не упал в конец и не разбил себе голову об кафель ванной комнаты. Вода казалась кипятком, прожигающим нежную чувствительную кожу и открытую рану, заставляющим биться в дрожи мучительного ощущения  все тело. Дыхание, минуту назад казавшееся ровным, вновь стало прерывистым и тяжелым. Кусая губы, наивно полагал, что сумеет перебороть саднящее чувство и успокоиться. Но долгожданное мимолетное успокоение пришло только тогда, когда тело словно привыкло к воде и уже адаптировалось, оставляя Меркелю только возможность чуть морщиться и хмуриться. Откинул голову назад и закрыл глаза, чтобы яркий свет ламп сверху не раздражал. Сквозь приоткрытые губы скользило свистящее неспокойное дыхание. И более чем сейчас захотелось отречься от мучений и боли, оказаться на берегу веселого Босфора и порадоваться кратким минутам жизни, а после вновь окунуться в реальность и потонуть в ней, не имея возможности на спасение. Джонни понял, что как бы не била судьба, жизнь все равно ценнее, цвела надежда на счастливый конец этой истории, этого фильма ужасов. Молчание – золото. Себе дороже противиться, сопротивляться, чтобы потом «наслаждаться» новыми кровоподтеками, ранами, избиением и муками. Лучше помолчать. Возможно ли при «хорошем» поведении скорое освобождение хотя бы на ночь? И будет ли это маленьким «поощрением»? Или же очередная игра без правил, не на жизнь, а на смерть… Джонни опустил голову, открыл глаза. Чуть повернувшись в сторону, посмотрел на своего мучителя долгим равнодушным взглядом, даже скорее уставшим, но так и не решился задать вопрос вслух. Пусть все останется так, как сейчас. Не за чем волновать море, когда оно итак неспокойно.

Зная родной язык, умея говорить, невольно начинаешь думать о том, что как же это прекрасно – говорить, быть услышанным и понятым. Любые эмоции и желания, страхи и сомнения можно выразить словами или же звуками, которые сам издаешь. И как становится бледен и сер тот мир, в котором ты живешь, когда теряешь такую возможность. Молчать? Это нестерпимо – понимать, что тебя не слышат и никогда не услышат. А ты кричишь, кричишь, надрываешься, и все попросту. Со временем, конечно, привыкаешь к этому, но изнутри медленно гниешь. Не осознавая. Меркель же в своей ситуации был просто вынужден молчать: так будет лучше. Не будет новых порывов свернуть друг другу шею, не будет новых унижений, еще более жалящих, не будет многократной частой боли и мучений. Легче молчать. Просто – это не думать. Джонни смотрел на лично встретившего садиста, который глазами бегал по ванной комнате. В поисках чего? Хочет просто кинуть тело и уйти? Джей-Джей был бы только рад, однако, пусть сначала развяжут руки. Карие глаза на мгновение потеряли фокус, видя лишь размытое изображение. Помотав головой, брюнет почувствовал как мужские руки поддерживают его и опускают на холодное дно белой ванный. Теплая вода струёй все еще била по коже голени, стекая в рану, омывая ее от крови. Картина того, как мышцы непроизвольно сжимаются, сокращаются, от чего рана то затягивалась на секунду, то раскрывалась. Парень повернул голову в сторону, к стене, чтобы глаза не видели телесных истязаний, чтобы язык не повернулся что-либо сказать, а ровные зубы кусали пухлые губы, сдерживая звуки где-то в груди, не давая подступить к глотке. Нельзя-нельзя-нельзя. Меркель не слышал и даже не видел, куда делся мужчина и чем он сейчас занят, но тот вернулся уже вскоре, в его руках был пузырек с какой-то жидкостью, наверное, с перекисью водорода, вата, бинты и… полотенце? Уголок которого, кстати, сразу оказался около рта брюнета. Мужчина попросил (а попросил ли?) прикусить ткань. От него это звучало как приказ. Грубый голос. Сухая интонация, несдержанная. Джонни сделал так, как сказал этот мучитель, однако, уже начал сомневаться, что в том пузырьке перекись водорода. Может там спирт? И мужчина просто хотел чуть дольше насладиться мучениями парня? Как только жидкость коснулась своими каплями открытой раны, брюнет непроизвольно дернулся и негромко вскрикнул. Было невыносимое чувство, словно рану еще больше разрезали каким-нибудь острым ножом, по краям, медленно, с завидным удовольствием. Не чувствовалась мягкая ватка, пропитанная перекисью, только острое жжение. Неожиданно? Верно. Когда обрабатываешь небольшой порез – это все равно, что понюхать тот самый полупрозрачный пузырек, и Джей-Джей впервые испытал что же это такое – открытая рана, которую обрабатывают этой медицинской химической жидкостью, чтобы продезинфицировать и остановить кровотечение. Новая волна неприятная ощущения, но это не сравнится с тем, что испытал парень 10 минут назад. Нервно подергивая ногой, которая, казалось бы, не слушалась разума, а подчинялась сама себе, Джонни переводил взгляд то со своей ноги, то на мужчину, который был полностью поглощен своим занятиям. Это доставляло ему удовольствие? Карие глаза широко распахнулись от мыслей, что собственное мягкое место нарвалось на очередные приключения с садистом и извращенцем в главной роли. Неожиданно мужчина приподнялся и взялся рукой за тонкий локоть Меркеля, вытаскивая того из ванны и усаживая на бортик. Чуть грубоватые пальцы осторожно накладывали на рану пластырь, стягивая ту, заматывая бинтом. Парень вздрагивал от неприятных ощущений: любое прикосновение к ране вызывало дрожь, жжение и глухую боль. Чувство, что осколок все еще там, внутри. Полотенце давно упала на дно ванной, и сейчас Джонни лишь продолжал чуть покусывать свои губы, чтобы привыкнуть к ощущениям. И был прогресс, т.к. тело перестало резко реагировать непроизвольным вздрагиванием, всхлипами. Поморщиться – вот новый удел. Меркель прикрыл глаза, насчитывая про себя уже соковой десяток цифр, ведь именно так учила мама? Мама. Парень скучал по той нежной, доброй и любящей женщине из своего прошлого. Она всегда целовала ушибленное место, гладила легкими прикосновениями мягкой ладони, шептала в утешенье слова и меняла тему, чтобы маленький сын отвлекался и больше не думал о том, что ему больно. Кружка горячего шоколада, и ребенок уже бегал по дому, занимаясь своими личными детскими делами. Нет ран, нет ушибов, нет ничего. Брюнет открыл глаза и внимательно посмотрел на мужчину, чуть грубоватые пальцы которого в данное мгновение нежно касались раны под толстым слоем бинта. Это успокаивало. И парень решил попросту не заострять на этом внимание – быть может это всего лишь человеческий фактор. Намоченная футболка продолжала липнуть к телу, влажные волосы касались лопаток и плеч, оставляя при этом неприятное ощущение. Некомфортно. Но Меркель сидел на месте, не смея пошевельнуться, пускай руки уже достаточно затекли, и парень готов был поклясться, что запястья начали краситься синевой. Будут синяки, уродливые, но, благо, скрываемые гримом. Карие глаза сканировали противника.
-Как твое имя, если не секрет? – тихо спросил брюнет, чуть опуская голову и пряча взгляд, чтобы не встретиться глазами с мужчиной, ибо боялся замерзнуть от скользящего в них холода и отчуждения, боялся окаменеть от отвращения и неприязни, боялся умереть от поражающей ненависти. Еще никогда к нему не испытывали столько разных отрицательных эмоций сразу. Но он же должен как-то обращаться к этому мужчине. У Джонни было ощущение, что сегодняшний инцидент знакомства с этим человеком только начало, а ягодки будут потом. –И какое сейчас время суток?
Джей-Джей дико устал от поездки, т.к. пробыл без сознания долгое время, пока его перевозили из родного дома в это место. Болела голова, видимо последствия от удара этих громил в черном. Болела все тело от неудобного положения в машине во время поездки и, безусловно, от «приветствий» этого странного мужчины с садистскими замашками. Хотелось спать, и хотя бы на пару часов забыть об этом кошмаре, окунуться в мир грез, чтобы с очередными криком вскочить на постели и понять, где же он находится на самом деле. Мир жесток. Реальность губительна. А жизнь несправедлива.

-Тео.
Джонни из-под ресниц еще некоторое время наблюдал за мужчиной, следя за каждым его движением, за чертами лица, за малейшей эмоцией, которая в любую секунду могла бы проявиться. Видит, как личный надзиратель поднимается с бортика ванной и берет несколько полотенец. В сознание паренька прокрались страшные мысли о том, что этот человек возжелал смерти брюнета, добившись ее посредством удушья. Меркель непроизвольно дернулся со страху, почти съехав с бортика, но в этот самый момент его подхватили сильные руки, отрывая от ванной и вынося из душной комнатки, пропитанной парами горячей воды. Резкий контраст. Согретый теплой водой и воздухом попал в прохладную комнату, где витал свежий воздух, скользящий из любой щели сквозняком. Тело, ощутив кожей этот раздражитель, отреагировало дрожью и мурашками. Джей-Джей не стал более смотреть на мужчину, устремив взгляд в сторону, пока сам вскоре не оказался в который раз на мягкой постели под тяжелым балдахином, утопая в пышных ватных одеялах и «воздушном» матраце. Неприятно. Джонни понимал, что в ходе этой истории ему придется сегодняшнюю ночь провести в этой комнате, на этой кровати и… со связанными руками? Неужели его оставят в таком положении? Меркель покачал головой, двигаясь тело чуть назад, усаживаясь. Он облокотился об спинку кровати, смотря куда-то в пол, мельком кидая взгляд на мужчину. Значит, его зовут Тео. Представился не по правилам этикета, значит, не из особо богатой семьи… Маньяк, извращенец, человек без чувств. Восхитительно, меня посадили в одну комнату с безжалостным терминатором. Джонни только сейчас осознал, что все это время «беседа» велась на немецком языке. В ту минуту, когда брюнет только увидел незнакомца, инстинктивно заговорил на немецком, т.к. предпочитал говорить на языке своего отца. А тот ответил. Вывод следовал только один: либо сам являлся немцем, либо хорошо знал его, выучил. Но парень не слышал какого-либо искажения в произношении. И подавно забыл о том, что не получил ответа на свой второй вопрос, заданный в ванной комнате.
- Ты знаешь зачем тебя сюда приволокли? 
Джонни поднял голову и посмотрел на мужчину. В глазах читалось отчуждения с долей непонимания им услышанного вопроса. Конечно, знал… верней, понимал. Где-то в глубине души. Не хотел признавать, не хотел думать об этом, потому что… больно? Именно. Сколько же раз за сегодняшний день ему было больно? Слишком много. Слишком часто. Как много этого «слишком». Этому чувству давно пора было перерасти в фобию, но видимо, организм и разум отторгали это, давая один за другим шансы парню. И был ли смысл задавать этот вопрос? Услышать ложный ответ о незнании, чтобы насладиться минутами рассказа о «сладкой» жизни? Джонни поморщился, закусывая губу и опуская в который раз взгляд своих карих глаз.
-Да. Ты довольно красочно намекнул около часа назад. Догадаться не дано только дуракам, - тихо произнес брюнет, шмыгнув носом и откидывая голову на спинку кровати, прикрывая глаза. В душе что-то кольнуло и заглохло. Сердце бешено стучало, а голову красились злорадные мысли о сексуальных домогательствах, насилии. Перед глазами все та же старая картина обшарпанной кабинки туалета клуба, грубые руки и глухие крики. И ничего. Пустота. Тяжелый судорожный вздох, извещающий о преобладании страха над разумом, Джонни резко открывает глаза, смотря невидящим взглядом в стену. Ему нужно было успокоиться. Тот случай собственного изнасилования глубоко врезался в память, оставив след, который вскоре превратился в фобию. Она особо не проявлялась, если заходила речь об этом или мысли, но как-то ситуация подводила к повторению бывшего «опыта», то Джей-Джей становился сам не свой. Ему становилось плохо: полное отключение разума, верх которым завладевал непреодолимый страх, рваное тяжелое дыхание, страшные картины перед глазами, громкие крики, звон в голове и верхушкой айсберга становится пустота – потеря себя на какое-то время в реальности. Тоже самое было, когда после смерти отца мальчика кто-то из дальних родственников оставил одного в темной комнате, где было темно, один лишь отцовский портрет освещался догоравшей свечой. Мальчика нашли лишь через час, когда он сидел, забившись в угол, плакал, раскачивался на месте и что-то невнятное говорил себе под нос. С тех самых пор Меркель спит только с ночником, а прежде чем входить в неосвещенную комнату, сначала рукой через небольшую щелочку щелкал по выключателю. И сейчас брюнет постепенно перенаправлял свои мысли в другое русло, пытаясь избавиться от тематики насилия. Что будет, если этот Тео узнает о его слабостях? Он же намеренно будет использовать это в своих целях, добиваясь послушания и подчинения. И тут как дважды два: либо Меркель умирает в своих собственных страхах, либо подчиняется. Но это еще не конец. Этот как в футболе: я играю на поле противника, проигрываю со счетом 1:0, но у меня есть второй тайм, который даст мне шанс выиграть. Джонни хотел было улыбнуться, но вовремя сдержал этот порыв, ничем не выдавая своего ликующего состояния в душе, а тем более пришедшего успокоения в душе после очередных мыслей о своем страхе.
-И ты знаешь, я хотел спросить… - начал было Меркель, но внезапно в комнате что-то хлопнуло и свет погас. Подумать о возможном сбое электричества или перегорании лампочек было невозможно. Глаза брюнета тут же широко распахнулись. Он ничего не мог видеть в кромешной тьме, даже силуэта мужчины. –Нет! Нет, не надо! Пожалуйста… папа!
В голове от собственного голоса зазвенели десятки колокольчиков, ударяя маленькими молоточками по вискам раз за разом, ежесекундно. Из горло начали вырывать громкие хрипы совместно с участившимся дыханием. Все тело словно онемело, Джонни закричал, зажмуривая глаза. Он невольно ударяется головой об стенку кровати, видимо подсознательно желая переключиться со страха на боль, лично причинять себе боль, чтобы давать понять себе то, что он жив, не потерян. Ему безумно хотелось сжать свою голову руками, но те были связаны, что предоставило парню такую возможность, как резко и часто дергать руками в попытке освобождения, растирая ремнем в кровь запястья. Мотая головой из стороны в сторону, дрожа всем телом, Меркель продолжал кричать, изредка бросаясь невнятными словами, совсем не касающиеся происходящего. В сознании рисовались картины того, как тьма тянет свои черные страшные руки к нему, Джонни, как хочет забрать его к себе, обнять, поглотить; стены начали двигаться со своих мест, приближаясь к кровати, а значит, придвигая расползшуюся по стенам темноту. Брюнет метался на постели, сбивая простыни, тревожа свежую рану на ноге, не имея возможности развязать руки, выбраться, убежать. Уже спустя мгновение, Джей-Джей, не ориентируясь в пространстве, съехал с кровати, падая на пушистый ворсистый ковер, и утыкаясь лицом в кровать. Из уголков глаз потекли слезы, а кожа начала покрываться маленькими бисеринками холодного пота. Звонкие крики угасли в сухих хрипах. А в голове продолжали звенеть колокольчики и стучать молоточки, отбивая свой собственный неведомый Джонни ритм.