Я не могу так жить, я не могу так дальше жить, я такая грязная теперь, я шлюха и убийца, я никогда не смогу стать хорошей….
Тогда все просто. Твой пистолет. Бери его, иди в парк – негоже пачкать квартиру. Там выстрели себе в голову, оставив записку. Попроси прощения у всех, извинись за убийство, и объясни, почему ты так поступила. А еще лучше будет, если ты сможешь вынести мозги Роберту, да, и Альваро тоже. Если ты отомстить им. Ты уже убивала людей, ты убила отца – так что мешает тебе стать убийцей еще дважды?
?!?
Ладно-ладно. Парк, пистолет, выстрел.
Да.
Она нахмурилась, сведя свои брови – и убирая в комнате Роберта. Ее внутреннее состояние сейчас – подавленность, страх, испуг, отвращение – совсем не подходила под то, что она делала сейчас. Аккуратно собрать простыни – простыни, испачканные в крови, в ее собственной крови – и замыть место на матрасе, где виднелось багровое пятно, которое сошло довольно быстро. Просушить при помощи банального фена – и застелить кровать новым бельем, светло-бежевым, с ручной вышивкой. Нечто подобное она представляла себе в своих мечтах о Прекрасном Принце. О том, который будет нежным, ласковым. Совсем не таким, как был Роберт.
Заправив постель, она и в самом деле отправилась домой – домой. В крошечную однокомнатную квартиру, пропахшую кошками, с продавленным диванчиком и шатающимся столом. В одной длинной комнате размещались и ее спальня, и зал, и кухня – а ванная, душ и туалет, в крошечной каморке у входа.
Пистолет лежал в ящике с нижним бельем, там же, где и деньги – банально, но вроде никто ничего не видел. Она достала пистолет и сунула его в сумочку, а затем направилась к парку, даже не переодевшись – под тоненькой блузкой можно было заметить порванную кое-где майку.
Она пришла к фонтану – ее смерть должна быть красивой. Пусть хоть что-то выглядит красиво. Наверное, можно выстрелить в сердце. В лицо – нет, это будет ужасно, будет уродливо. Она аккуратно положила сумку на бортик и поднесла пистолет к виску, как…
Тцынь!
Этот номер знал только один человек – кажется, его звали Альфред, или Фредерик, Фред в общем. Молодой парень, они болтали недолго в кафе. Девушка сняла трубку, все еще заплаканная и стала сбивчиво отвечать… и, и в самом деле отложила пистолет, положив его после рядом. Она так и замерла, обняв себя за колени и ожидая прибытие знакомого. Услышав шаги и приветствие, она торопливо кивнула головой, даже не поднимая на него глаз – истерика приняла новые обороты.

И как она может ответить незнакомому – вряд ли милую глупую болтовню под утро, когда Иви скучала в баре в одиночестве, и обрадовалась парню, когда он проявил качества неплохого собеседника – что ее изнасиловали? Что с ней поступили не как с маленькой принцессой, которой она привыкла быть, а как со шлюхой, с грязной уличной девчонкой, как с потаскушкой, и лишили ее надежд на иное будущее. Вариантов было только три, и все они казались рыжей девочке отвратительными – или убить себя, тем самым нарушив религиозные и общественные запреты (но это звучало еще не так страшно), или стать шлюхой у Роберта, или – попасть в тюрьму, за убийство отца.
НЕНАВИЖУ.
Она молча, немного обеспокоенно посмотрела на то, как он забрал у нее пистолет – вернее, просто отодвинул, спрятав его за спину. Он его отдаст? Если да, придется искать еще какой-то способ, а пистолет стоил дорого, очень дорого. Они стоили ей ее золотых сережек, сережек с жемчугом, таких красивых – одних из тех, что купил ей отец, на день рождение.
Но Фред говорил мягко, добро, очень спокойно, глядя ей прямо в глаза – в то время как ей так было нужно к с кем-то поделиться своей болью и печалью и злостью… она громко всхлипнула первый раз, затем второй, и начала торопливо говорить, запинаясь и иногда замолкая. Ну и пусть он тоже сочтет ее шлюхой – это неважно. Она все равно скоро умрет…
-Меня… меня изнасиловали… в клубе, вчера… мастер, он все знает, он мне угрожает, и изнасиловал, он заставил меня делать все это, и это было так грязно…. И я не хочу так больше, я не хочу туда возвращаться, и не хочу жить, совсем не хочу, я теперь ничуть не лучше бабочек...

Она не ответила на его вопрос – тот ведь был слишком интимным, слишком личным для любой девушки, что уж говорить о таком ангеле, как Иви. Пожалуй, излишняя забота отца только все испортило – она была слишком тепличным цветком, не способным к нормальной жизни вне своего цветника, в жестоком и злом мире. Конечно, папа иногда был груб, жесток… но потом всегда просил прощение и дарил ей какую-нибудь прелестную вещичку.
Но более громкий, чем все остальные, всхлип, дал ему ответ – да, лишили, да, девственности. Очень больно и очень грязно – она до сих пор ощущала, как низ живота тянет. Но вот его слова заставили девушку посмотреть на парня более осмысленно и четко – и даже заметить его странный внешний вид.
-Я… он сильный, я не могу ему ничего сделать… я не могу его убить, это плохо, это неправильно… я не могу такого сделать. – она и в самом деле была такой – смиренной. Чертова белая овечка. – Он знает про меня, он отдаст меня полиции… я не хочу в тюрьму, я совсем не могу там сидеть. А если я буду просто жить, он заставит меня тоже быть бабочкой, я не могу, просто….
Она оглядела его, и наконец-то сообразила, что не только она одна в неподобающем виде:
-Что… что с тобой случилось?..

Ему было так легко говорить обо всем этом – он никогда не чувствовал себя таким одиноким и таким… никому не нужным. Он всегда был сильным молодым мужчиной – и всегда умел постоять за себя. А что может сделать она, слабая трусливая девочка, буквально ребенок, что бы попытаться защитить свою честь, свою гордость, свою свободу и неприкосновенность?
Он понятия не имеет, какого мне сейчас.
-А что я могу ему сделать? Он все про меня знает, все! Если он пойдет в полицию, меня посадят за убийство, заодно за проституцию – а ему ничего не будет, совсем ничего, все шишки посыпаться только на меня.
Девушка почувствовала, как ее трясет.
-Можешь, конечно, можешь. На, держи ключи – она перегнулась через него, желая достать сумку – но столкнула в воду пистолет. Непонятный бульк. Девушка вздохнула, поджав губы, и достала связку:
-Вот. Она оплачена до конца месяца.